Врата Птолемея - Страница 46

— Я-то думала, — сказала она, — что вы цените моё уважение всё-таки больше, чем пролитую слизь какого-то полудохлого демона. Это существо подвело вас! Ему поручено было принести вам сведения, а оно не смогло этого сделать! Важнейшая информация была под рукой, оставалось только её взять… а вы его отпустили!

— Только временно.

Мэндрейк взмахнул рукой, произнёс неслышный слог — и их окутал Пузырь Молчания, сделав их слова неслышимыми для той толпы, что валила теперь в холл из дверей, ведущих в сад. Все были по-прежнему в масках: Мэндрейк мельком видел сверкающие, ослепительные краски, непривычные, экзотические формы, пустые щели на месте глаз. Они с Фаррар были единственными волшебниками без масок, и это заставляло его чувствовать себя голым и беспомощным. Более того, он понимал, что ему на самом деле нечего ответить на её гневные обвинения, потому что этот поступок его и самого застал врасплох. И это, в свою очередь, заставило его разозлиться.

— Пожалуйста, держите себя в руках, — холодно ответил он. — Я обращаюсь со своими рабами так, как считаю нужным.

Госпожа Фаррар ответила коротким, бешеным смешком.

— Ну да, оно и видно. С вашими рабами… или, быть может, с вашими дружками?

— Послушайте!..

— Довольно! — Она отвернулась от него. — Многие давно уже выискивали у вас хоть какую-нибудь слабость, мистер Мэндрейк, — сказала она через плечо, — и я, нежданно-негаданно, эту слабость нашла! Потрясающе! Никогда бы не подумала, что вы — такой сентиментальный глупец.

Взмахнув полами пальто, она царственной походкой прошла сквозь мембрану Пузыря и, не оглядываясь, вышла из холла.

Мэндрейк смотрел ей вслед. Он глубоко вздохнул — а потом, одним словом ликвидировав Пузырь Молчания, с головой окунулся в море шума, суеты и взволнованных предположений.

Часть 3

Пролог

Александрия, 125 г. до н. э.

В то утро, как и всегда по утрам, у дверей моего хозяина Птолемея толпилась небольшая кучка просителей. Они явились задолго до рассвета и стояли, кутаясь в свои накидки, с посиневшими ногами, дрожа от холода, терпеливо дожидаясь восхода солнца. Когда над рекой разлился солнечный свет, слуги волшебника отворили двери и принялись по одному впускать их внутрь.

В то утро, как и всегда по утрам, ему зачитывали долгий список жалоб, обид и подлинного горя. Некоторым он помогал советом. Некоторым — немногим, по большей части явно одержимым алчностью или заблуждающимся, — отказывал в помощи. Остальным обещал что-то предпринять, и обещания свои он выполнял. Многочисленные бесы и фолиоты выпархивали в окно и разлетались по городу с поручениями. И даже благородные джинны удалялись и, в свой черед, возвращались. В течение нескольких часов туда-сюда сновал непрерывный поток духов. Дел в хозяйстве было невпроворот.

Наконец, в половине двенадцатого, двери затворялись и запирались. Волшебник Птолемей выходил из дома (чёрным ходом, чтобы не попасться на глаза запоздалым просителям) и отправлялся в Александрийскую библиотеку, чтобы снова взяться за свои исследования.

Мы шли через двор, примыкающий к библиотеке. Время было обеденное, и Птолемей хотел купить на рынке, что у пристани, хлеба с анчоусами. Я шёл следом за ним в облике египетского писца: с бритой головой, волосатыми ногами, — и мы были поглощены спором о философии миров. По дороге нас обогнали несколько учёных: спорящие о чём-то греки, тощие римляне с огненными глазами и выскобленной добела кожей, темнокожие набатеи и любезные дипломаты из Мероэ и далекой Парфии. Все они съехались сюда, чтобы почерпнуть знания из глубоких египетских колодцев. Когда мы уже подходили к выходу со двора библиотеки, снизу, с улицы, донесся рёв рогов, и по ступеням поднялся небольшой отряд солдат. На копьях у них развевались флажки цветов Птолемеев. Солдаты расступились, и перед нами оказался кузен Птолемея — сын царя и наследник египетского престола. Он медленно, вразвалочку поднимался по лестнице. За ним тащилось скопище фаворитов — все как один лизоблюды и льстецы. Мы с хозяином остановились и склонили головы, демонстрируя почтение.

— О, двоюродный братишка! — Царский сын остановился.

Туника туго обтягивала его пузо, и там, где в результате недолгой прогулки выступил пот, темнели влажные пятна. Лицо у него опухло от вина, аура проседала от пьянства. Глаза под набрякшими веками были как две затертые монеты.

— Братишка! — повторил он. — А я тут проходил мимо — дай, думаю, зайду.

Птолемей снова поклонился.

— Это большая честь для меня, господин мой.

— Думаю — дай гляну, где ты тут прячешься вместо того, чтобы находиться при мне, — он перевел дух, — как подобает преданному родичу.

Прихлебатели захихикали.

— Филипп, Александр и все прочие мои родичи — на месте, — продолжал царевич, спотыкаясь на каждом слове. — Они сражаются за нас в пустыне, они служат послами в княжествах к востоку и западу от нас. Они доказывают свою верность нашей династии. Но ты…

Пауза. Он потеребил влажную ткань своей туники.

— Ну… Можем ли мы положиться на тебя?

— Я готов служить всем, чем потребуется.

— Но можно ли на тебя положиться, а, Птолемеус? Ты не сможешь владеть мечом или натягивать лук своими девичьими ручонками. Так в чем же твоя сила, а? Твоя сила вот здесь, — он трясущимся пальцем постучал себя по лбу, — по крайней мере, так мне говорили. Вот здесь. Так чем же ты занимаешься в этом унылом месте, вдали от солнечного света?

Птолемей скромно склонил голову.